он сам отвязывался. Но во всем мире есть всего пять или шесть мастеров, которые могут сделать это… Если бы ты видел, как он работал!
Резким движением она поставила стакан на стол.
— Да, он умер, — сказала она. — Что еще ты хочешь узнать?
— Ничего.
Одетта изменила тон, опять вдруг превратившись в вульгарную женщину, какой была на кладбище.
— Черт возьми, мы что, уже начинаем скандалить? Выкладывай-ка все, что думаешь! Мне это больше по нраву. Твой отец месяцами пережевывал обиды. А через два или три года припоминал слова, сказанные в пылу ссоры. Это не по мне.
Она подошла, обхватила Дутра за шею, встряхнула.
— Я виновата, знаю это лучше тебя. Но если удастся осуществить мой план… Иди, поищи Людвига. И старайся! Да, еще… Улыбайся хоть иногда. У тебя такие губы! Тебе что, в твоем коллеже не говорили, что ты красивый парень?
Дутру вовсе не хотелось улыбаться. Он думал только о том, как бы сбросить руку, ярмом повисшую на шее.
Людвиг ждал его в грузовом фургоне. Владимир, сдвинув декорации и реквизит вглубь, возился с маленьким прожектором.
— Снимай куртку, — сказал Людвиг. — Сейчас тебе жарко станет. Ты зарядку делаешь?
— Иногда.
— Будешь заниматься по часу каждое утро. Владимир, зажигай!
Владимир включил прожектор.
— Всегда нужно много света, — объяснил Людвиг. — Надо ослепить зрителя. Владимир, корзину!
Владимир поставил перед ним корзину, скрепленную ремнями.
— Ты должен влезть в нее, — сказал Людвиг.
— Это будет нетрудно, — сухо произнес Дутр.
Людвиг с улыбкой открыл корзину.
— Тут двойное дно. Не думаю, что у тебя выйдет с первого раза.
Дутр скорчился в корзине; крышка не закрывалась. Он попытался лечь на бок, прижав колени к груди. Людвиг, все так же улыбаясь, мизинцем стряхивал пепел с сигары. Дутр сжимался все сильнее и сильнее. Спина у него трещала, он задыхался.
— Еще! — требовал Людвиг. — Еще!
Но Дутр, которого будто сдавило гигантским прессом, взорвался. Он выпрямился; мышцы болели, ноги затекли, ивовые прутья корзины четко отпечатались на коже.
— Хватит, — пробурчал он.
— Злишься?
— Нет. Но это дурацкий трюк. Вы же видите, что тут нельзя поместиться.
— А вот у меня получается. И у тебя получится, когда ты приобретешь гибкость. Владимир, кольца!
То были тростниковые кольца величиной с тарелку. Людвиг подбросил в воздух два кольца, три, четыре, с минуту пожонглировал ими с оскорбительно небрежным видом, потом крикнул:
— Лови!
Дутр упустил первое кольцо, поймал второе, третье, а четвертое угодило ему в лоб.
— Реакция плохая, — заключил Людвиг. — Четверть часа с кольцами перед сном. Засучи рукава.
Владимир сидел на кровати и жевал резинку, время от времени вытирая нос рукавом. Людвиг вынул из кармана монету.
— Она свинцовая. Двадцать граммов. Самый подходящий вес. Разожми правую руку. Вот так. Попробуй мизинцем прижать монету к основанию большого пальца. Хорошо. Пошевели остальными пальцами, как будто в руке ничего нет.
Монета упала на пол.
— Никуда я не гожусь, — вздохнул Дутр.
— Терпение! У тебя недостаточно сильные руки, вот и все. Поработаешь маленькими гантелями пару неделек. И дело пойдет. Только придется все время тренироваться с твоим долларом. Это дело сноровки.
Он щелчком подбросил монету в воздух, поймал ее.
— Смотри, кладу ее на ладонь, сжимаю пальцы левой руки, делаю вид, что держу правое запястье. Хоп! Монета проскальзывает. Вот она.
Он взял монету правой рукой, и она опять исчезла, а Людвиг пошевелил пустыми пальцами.
— Где она? — спросил он.
— Я не знаю.
Владимир даже жевать перестал от восторга.
— Она там, где и была, — объяснил Людвиг. — В ладони правой руки. Чуть сжать ладонь, и монета встанет между большим и указательным пальцами.
Он показал, где спрятана монета. Владимир снова принялся за жвачку.
— У меня никогда не получится, — прошептал Дутр.
— Напротив, скоро получится. Вот работать, глядя на публику, да еще и говорить при этом — действительно трудно. Нужны очень гибкие руки, мягкие запястья, проворные кисти. Но ты же его сын! А он… Если бы ты его видел! Одевайся. Я тебе покажу реквизит. Вот это — сценический костюм.
Фрак был надет на манекен. Людвиг приподнял полу.
— Потайные карманы, — небрежно объяснил он. — Впереди, под жилетом, еще один карман. Там можно спрятать целого кролика. Эти крючки прицепляются к брюкам, чтобы прятать шарики, яйца…
— Но публика…
— Публика не видит ничего. Ты должен навсегда уяснить: они приходят для того, чтобы их обманули. Ты можешь заставить их поверить во что угодно. Публика — это сборище ротозеев. Здесь столики. У всех двойное дно, конечно. Магический кофейник… Из него можно налить что угодно: пиво, молоко, виски, даже кофе.
С видом крайнего отвращения он выплюнул табачную крошку и открыл кофейник.
— Не слишком хитрое устройство. Несколько отделений и гибкие трубки. Остается вовремя выбрать нужную.
— А это что за шар? — спросил Дутр.
— Одетта придумала. Шар поднимается и опускается по наклонной плоскости. Им управляют из-за кулис с помощью электромагнита.
— Ведь это надувательство! — возмутился Дутр.
— Вот! Ты сам сказал! — взорвался Людвиг. — Все, что здесь есть, — все это липа, обман! Шпаги?
Он схватил одну, ударил в стену. Лезвие пронзило перегородку.
— Эй, осторожней! — крикнул Дутр.
Людвиг выпрямился и с презрением бросил на пол рукоять.
— Не бойся. У нее выдвижное лезвие. Оно убирается в рукоятку. Ну, и все остальное в том же духе. Только вот это для души.
Он поднял кусок ткани, закрывавшей клетку, просунул в нее руку, нашарил птицу и вытащил ее, дрожащую, наружу.
— Дай руку!
Голубка неловко потопталась на незнакомой ладони, повернулась, балансируя, расправила крылья, и тоненькая пленочка быстро затянула круглый глаз. У нее был удивительно беззащитный взгляд, и, сам того не желая, Дутр поднес ее к губам и поцеловал теплую шейку. Крылом, словно веером, птица легонько хлопнула его по лицу.
— Другая точно такая же, — сказал Людвиг. — Их не отличить.
Дутр посадил птицу в клетку и задумчиво посмотрел на пленниц. Он слышал, как за его спиной Людвиг с отвращением сплюнул и пробормотал мертвым голосом:
— Да и они тоже… тоже фальшивые…
— Я думал, — произнес Дутр, — что это ваша профессия.
— Моя? — вскричал Людвиг. — Ты плохо смотрел на меня. Я — жонглер, я не жульничаю. Тут действительно свихнуться можно, если жить среди всего этого. Немудрено, что твой отец…
Дутр обернулся.
— Что — мой отец? Он умер от сердечного приступа.
Людвиг задумался, глядя на кончик сигары.
— А кто говорит, что это не так? — выдавил он после паузы. — Ну, давай, малыш, за работу. Если тебе что-то понадобится, спроси у Владимира.
И Дутр — впервые в жизни! — начал работать. Он вставал в шесть часов
